Непечатные истории

Есть вещи, о которых не принято говорить вслух. Есть поступки, за которые нам стыдно. Есть кошмарные ситуации, в которых мы живём изо дня в день, — домашний ад или ад рабочий. Есть истории, которые не расскажешь даже самому близкому человеку. Потому что осудит. Не поймёт. Отвернётся. А это страшно.
А ещё есть иранская поговорка: «Скажешь — язык сгорит. Не скажешь — душа горит». Мы открываем новую рубрику — для тех, у кого горит душа. Для тех, кто хотел бы поделиться тем, в чём невозможно признаться самым близким. Тем более — самым близким. А здесь, в этой рубрике, мы опубликуем ваши «Непечатные истории». И, как знать, может, это потушит пожар не только в вашей душе…

«Ненавижу свою мать»
«Я не умею быть счастливой» — так я писала в дневнике, обычной бумажной тетрадке, пять лет назад. Тогда эти слова вышли мне боком — последнюю тетрадь дневника, который я вела ещё с пятого класса, обнаружил тогдашний муж и устроил мне допрос с пристрастием — какого ещё мне счастья надо? Семья, заработок, квартира, машина, и сам он — хороший ведь муж! Не пьёт и не бьёт. Мне нечего было ответить, и я тогда подумала, что, наверное, он прав.
Сейчас супруг три года как в прошлом, я вновь достаю красную тетрадку и пишу крупными буквами — «Мне 35, и я учусь быть счастливой». А потом преодолеваю соблазн позвонить редактору этой газеты и умолить его ничего не печатать из тех заметок, которые я раньше скопом свалила ему на почту. Единственное, что я пока не могу сделать, — подписаться под ними своим настоящим именем. Что-то внутри меня говорит — как ты можешь, как тебе не стыдно… Я знаю, кто это говорит. Это моя мать, и я её ненавижу. До такой степени, что готова порвать её фото и — в форточку.
Вот так! Вот и сказала. И повторю ещё раз — я ненавижу свою покойную мать. Прекрасную женщину, которая вырастила меня без отца, которую всю жизнь уважали на работе, и так далее, и так далее. Жаль, что её коллеги никогда не видели, как она приходит с работы домой.
…На часах 17.30, и я не могу найти себе места. Через 15 минут в двери залязгают ключи — она всегда возвращается с работы в одно и то же время. Вот заходит. Мрачная. Сдвинутые брови, сжатые губы. «Здравствуй, мамочка!». Сквозь зубы отвечает: «Здравствуй». Разувается, проходит на кухню, в комнату. Посуда вымыта, пыль вытерта, всё убрано, у меня нет четвёрок. Но я в напряжении жду… «Опять разбросано всё, сколько можно, я работаю целыми днями!» — орёт она, швыряя на пол книжку, забытую мной на кухне. Вот, я дождалась… Сейчас она проорётся, пообедает, и через час уже можно будет разговаривать «нормально». А пока — «Уйди, раздражаешь».
«Уйди, раздражаешь» — это ритуальная формула. Это значит, что нужно смыться в комнату, ванную, туалет, пойти погулять с собакой. Куда угодно — но с глаз долой. Ей хочется побыть одной и расслабиться, набраться сил, чтобы переносить меня дальше.
Вечная песня конца каждого её рабочего дня — «Я тяну тебя одна». А ты опять — не вынесла мусор, посадила пятно на одежду, получила четвёрку, соседи говорят, что ты хамишь, тебя видели с Анжелкой, не смей общаться с этой будущей проституткой. И всегда в конце как припев — уйди, раздражаешь. На все мои объяснения или просьбы о прощении.
Злобно наорав и наговорив кучу пакостей, через час она встретит меня с улыбкой, мы будем разговаривать, как нормальные мать и дочь. Я, наконец, расскажу ей про пятёрку за очередное сочинение, и она меня похвалит. Разве не все так живут? Я и не обращала на это внимания. И все эти сценки остались жить до поры только в моём дневнике за 6-й класс.
Мать — это святое, жаловаться на неё нельзя. Делая запись в дневнике о конфликте, я пишу: «Надоело, что она на меня орёт» и чётко понимаю, что совершаю преступление. Поэтому прячу тетрадь как можно дальше. Но что такое подростковые тайники для хозяйки дома, которая точно знает, где что лежит и на какие ключи запирается? Она находит мой дневник и читает. Но у неё не хватает ума утаить узнанное, хотя бы для того, чтобы иметь возможность читать про мою жизнь дальше. Она обижается. И не разговаривает со мной за неблагодарность два месяца. Два месяца! Мне 12 лет, и другой родни у меня нет. Нет даже близких подруг.
Это был кошмар. Я помню, как я ночью вставала и, упёршись лбом в дверь её комнаты, скулила — мамочка, прости. А в ответ слышала: «Предательница, хамка! Уйди, раздражаешь».
Я всё-всё понимаю. Для своих лет я на редкость умная девочка. Мама с младенчества растит меня без отца, у неё серьёзная и сложная работа, мама всё равно меня любит, никогда не трогает и пальцем, а подзатыльники не считаются. Несмотря на то что мы живём на одну зарплату, я одета не хуже других, и дома у нас красиво. А всё, что она мне кричит, — это просто слова. К тому же я сама виновата. И когда мы, наконец, миримся — праздник бесконечен.
…Я отмечаю 33-летие и, конечно, подвожу итоги уже прожитого. Перечитываю свои старые дневники и вдруг замечаю, что ужасно похожа на бездомную собаку, которая готова упасть в ноги любому, кто мимоходом её погладит. Если на меня доброжелательно обращают внимание — я готова разбиться в лепёшку, чтобы угодить. Если человек чуть сдвигает брови или меняет интонацию на неодобрительную — мне становится мучительно стыдно. Но самое страшное начинается, когда кто-то не очень близкий делает мне что-то хорошее просто так. Помогает донести тяжёлую сумку, ставит укол, если я болею. Доходит до смешного: если меня с работы по пути подвозит водитель конторы, всю дорогу я кусаю ногти — так мне неудобно, что на меня тратят время. Мне постоянно кажется, что про себя он думает — как же мне надоело, уйди, наконец, из машины, раздражаешь. А соседку, делавшую мне укол, я завалила подарками, так что она начала меня сторониться. Теперь я понимаю, почему — слишком бурная неестественная благодарность за то, что она сделала просто так, из обычного человеческого желания помочь. Про личную жизнь не стоит и говорить — я всё время выбирала «не тех»…
И вдруг меня осеняет мысль — мне 33. Столько же было матери, когда она устраивала бойкот мне, 12-летней. Я прикидываю на себя — стала бы я так себя вести со своим ребёнком, если бы прочла в его дневнике такую фразу? И вдруг ослепительно чётко понимаю — да никогда! Он же маленький, совсем глупый и слабый по сравнению со мной, взрослой опытной тёткой. Это же нечестно и подло — так мучить того, кто настолько тебя слабее. В этот день я впервые тихо сказала вслух невозможную фразу: «Мама, а ведь ты дрянь». Я до сих пор не уверена, что смогла бы это сказать ей в лицо. Но именно в тот момент два года назад я начала учиться быть счастливой…»